— О, не презирай меня, — зарыдала графиня. — Я постараюсь, я… я сдѣлаю все, чтобы похудѣть…
Графъ молча всталъ, холодно поцѣловалъ жену въ лобъ и вышелъ изъ будуара.
Завѣдующая "институтомъ красоты" встрѣтила графа Бырдина очень радостно, но сейчасъ же осѣклась, увидѣвъ его мрачное разстроенное лицо.
— Графъ! — вскричала она. — Ваша супруга…
— Увы! — глухо произнесъ графъ.
Онъ вынулъ журналъ, показалъ его притихшей хозяйкѣ и потомъ, сложивъ умоляюще руки, простоналъ:
— Вы! На васъ вся надежда! Помогите…
Послѣ долгаго раздумья и перелистыванія десятка спеціальныхъ книгъ, завѣдующая «институтомъ» вздохнула и рѣшительно произнесла:
— Выходъ одинъ: вашей женѣ нужно похудѣть.
— Но какъ? Какъ?
— Одного режима и діеты мало. Вамъ нужно еще почаще ее огорчать…
— Хорошо, — произнесъ графъ, и мучительная, страдальческая складка залегла на челѣ его. — Будетъ исполнено. Я люблю ее, но… будетъ исполнено!
Въ тотъ же день графъ, зайдя къ женѣ, усѣлся на краю козетки и безо всякихъ предисловій началъ:
— Подвинься, чего тутъ разлеглась!
— Графъ! — кротко сказала жена. — Опомнитесь!..
— Я уже сорокъ лѣтъ, какъ графъ, — сурово прорычалъ графъ. — Но до сихъ. поръ не понимаю: какъ это люди могутъ цѣлыми днями валяться на козеткахъ, ровно ни черта не дѣлая, кромѣ чтенія глупѣйшихъ романовъ.
Графиня тихо заплакала.
— Да право! Работать нужно, матушка, хлѣбъ зарабатывать, a не висѣть на шеѣ у мужа.
— Графъ! Что вы говорите! Вѣдь у насъ около трехсотъ тысячъ годового дохода… зачѣмъ же мнѣ работать?
— Зачѣмъ? А затѣмъ, что ты дура, вотъ и все.
— Графъ!?!!..
— Вотъ ты мнѣ еще похнычешь!.. Дамъ по башкѣ, такъ перестанешь хныкать.
Графъ всталъ, холодно сложилъ на груди руки и сказалъ:
— Да, кстати! Я завелъ вчера любовницу, такъ ты тово… не очень-то много о себѣ воображай. Красивая канашка. Хо-хо-хо!
— Графъ!!
— Заладила сорока Якова: графъ да графъ! Думаю начать пить, a вечеромъ поѣду въ клубъ. Начну отъ нечего дѣлать нечисто играть. Выиграю деньги и обезпечу своихъ незаконныхъ ребятъ. Восемь-то ртовъ — всѣ ѣсть хотятъ! Не хнычь, тебѣ говорятъ! Давно я тебя за косы не таскалъ, подлюку?!
Пробормотавъ гнусное проклятіе, графъ выбѣжалъ изъ будуара. И тутъ на лицѣ его написалось страшное страданіе.
— О, моя бѣдная! О, моя любимая, — шептали его поблѣднѣвшія уста. — Для нашего общаго блага дѣлаю я это.
Онъ прошелъ къ себѣ въ кабинетъ, позвалъ всю мужскую и женскую прислугу и далъ всѣмъ точныя инструкціи, какъ имъ относиться къ графинѣ и какъ съ ней разговаривать.
Точно тѣнь, бродила блѣдная похудѣвшая графиня по своимъ обширнымъ аппартаментамъ. Робко поглядывала она на двери кабинета мужа, но войти боялась…
Встрѣтила слугу Григорія, стиравшаго пыль съ золоченыхъ креселъ.
— Григорій, баринъ у себя?
— А чортъ его знаетъ, — отвѣчалъ Григорій, сплевывая на коверъ. — Что я сторожъ ему, что ли?
— Григорій! Вы пьяны?
— Не на твои деньги напился! Тоже фря выискалась. Видали мы такихъ! Почище даже видали.
— Ульянъ! Степанъ! Дорофей! возьмите Григорія — онъ пьянъ.
— Сдурѣли вы, что ли, матушка, — наставительно сказалъ старый съ сѣдыми бакенами дворецкій Ульянъ, входя въ гостиную. — Кричитъ тутъ, сама не знаетъ, чего. Нечего тутъ болтаться, вишь, человѣкъ работаетъ! Ступай себѣ въ будуваръ, пока не попало.
Внѣ себя отъ гнѣва, сверкая глазами, влетѣла графиня въ кабинетъ графа, писавшаго какія-то письма.
— Это еще что такое?! — взревѣлъ графъ, бросая въ жену тяжелымъ прессъ-папье. — Вонъ отсюда!! Всякія тутъ еще будутъ ходить. Пошла, пошла, вѣдьма кіевская!
И когда жена, рыдая, убѣжала, графъ съ мучительнымъ вздохомъ снова обратился къ письмамъ…
Онъ писалъ:
"Уважаемая баронесса! Къ сожалѣнію, долженъ сказать вамъ, что двери нашего дома для васъ закрыты. Послѣ всего происшедшаго (не буду о семъ распространяться) ваше появленіе на нашихъ вечерахъ было бы оскорбленіемъ нашего дома. Графъ Бырдинъ".
"Княгиня! Надѣюсь, вы сами поймете, что вамъ бывать у насъ неудобно. Почему? Не буду объяснять чтобы еще больше не обидѣть васъ. Такъ-то-съ! Графъ Бырдинъ".
— Хорошія онѣ обѣ, — печально прошепталъ графъ. — Обѣ хорошія — и баронесса, и княгиня. — Но что же дѣлать, если въ нихъ пудовъ по пяти слишкомъ.
А графиня таяла, какъ свѣча. Даже самъ графъ Бырдинъ сталъ поглядывать на нее одобрительно и однажды даже похлопалъ по костлявому плечу. Скелетикъ мой, — нѣжно прошепталъ онъ.
Жуткій нечеловѣческій стонъ раздался въ роскошныхъ аппартаментахъ графа.
Остановившимися отъ ужаса глазами глядѣлъ графъ на страшныя, роковыя строки свѣжаго номера иллюстрированнаго журнала…
Строки гласили:
..."Какъ быстро мѣняется въ наше время всесильная царица-мода! Только три мѣсяца тому назадъ мы сообщали, что устанавливается прочная мода на худыхъ женщинъ — и что же! Только три мѣсяца продержалась эта мода и канула въ вѣчность, уступивъ дорогу побѣдоносному шествію женщинъ рубенсовскаго типа, съ широкими мощными бедрами, круглыми плечами и полными круглыми руками. Ave, modes et robes для полныхъ женщинъ!!"
— Все погибло? — простоналъ графъ. — Я отказалъ отъ дому рубенсовской баронессѣ и тиціановской княгинѣ, a онѣ были бы украшеніемъ моего дома. Я извелъ жену, свелъ на нѣтъ ея прекрасное пышное тѣло… Увы, мнѣ! Поправить все? Но какъ? До сезона осталось 2 недѣли… Что скажутъ?!