Чудеса в решете - Страница 26

— Ну, на такой большой мостъ неудивительно, — что столько народу пошло.

Я сразу погасъ, потухъ, обезсилѣлъ и побрелъ, еле перебирая ногами и неохотно влача Сельдяева за руку.

Были впереди еще — музеи, памятники, вся красота и мощь Петрограда. Но — что это все Сельдяеву? Я рѣшилъ не церемониться съ нимъ.

* * *

Мы шли по какой-то неизвѣстной мнѣ узкой улицѣ; я указалъ на сѣрый двухэтажный домъ и значительно сказалъ:

— Самый знаменитый домъ въ Петроградѣ

— А что?

— Здѣсь Пушкинъ написалъ своего "Евгенія Онѣгина".

— Пушкинъ? — переспросилъ Сельдяевъ. — Александръ Сергѣевичъ?

— Да.

— Онъ тутъ что же… всегда жилъ или такъ только… Для "Онѣгина" поселился?

— Спеціально для "Онѣгина". Заплатилъ за квартиру двадцать тысячъ.

Печать холоднаго равнодушія лежала на каменномъ лицѣ Сельдяева.

— Вы что же думаете, — сурово спросилъ я — Что прежнія 20 тысячъ все равно, что теперешнія? Теперь это нужно считать въ 50 тысячъ!

— Гм… да! А онъ за "Онѣгина"-то много получилъ?

Я бухнулъ:

— Около трехсотъ тысячъ.

— Ну, тогда, значитъ, — разсудительно замѣтилъ Сельдяевъ, — ему можно было за квартиру такія деньги платить.

Мы, молча зашагали дальше.

— А вотъ этотъ домъ — видите? Тутъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ произошла страшная драма: одинъ молодой человѣкъ вырѣзалъ обитателей четырехъ квартиръ.

— Это сколько-жъ народу?

— Да около такъ… пятидесяти человѣкъ.

Онъ осмотрѣлъ фасадъ и спросилъ:

— Въ одинъ день?

— А то какъ же?

— Этакъ, пожалуй, и не успѣешь, если безъ помощниковъ. За что же онъ ихъ?

— Изъ мести. Они съѣли его любимую невѣсту.

Сельдяевъ качнулъ головой.

— Людоѣды, что ли?

— Нѣтъ!! — отрѣзалъ я, дрожа отъ негодованія. — Это былъ такой клубъ, гдѣ ради забавы каждый день ѣли по человѣку. И полиція молчала, потому что ей платили около трехъ милліоновъ въ годъ.

— Рублей?

— Нѣтъ, фунтовъ стерлинговъ!!! Въ фунтѣ — 9 рублей 60 копѣекъ.

— Англійскіе фунты?

— Да! Да!

Онъ улыбнулся краешкомъ рта.

— Гмъ! Просвѣщенные мореплаватели…

* * *

— Стойте! Вотъ домъ, который васъ позабавитъ. Здѣсь помѣщается питомникъ полицейскихъ собакъ. Есть тутъ одна собака Фрицъ, которая не только разыскиваетъ преступниковъ, но и допрашиваетъ ихъ.

— Овчарка? — спросилъ онъ, оглядѣвъ фасадъ.

— Чортъ ее знаетъ!! Недавно захожу я сюда, a она сидитъ за столомъ и спрашиваетъ какого-то парня:

"Какъ же вы говорите, что были въ тотъ вечеръ на Выборгской сторонѣ, когда я нашла ваши слѣды на лѣстницѣ дома Гороховой улицы?" Такъ парень на колѣни. "Ваше высокородіе! Не велите казнить, велите слово молвить!.. Такъ точно, повинюсь передъ вами".

— Да, да. — сказалъ Сельдяевъ, шумно вздыхая. — Читалъ и я, что гдѣ-то въ циркѣ показывали собаку, которая разговариваетъ; потомъ кошку… тоже. Показывали… которая разговариваетъ…

Я погасилъ искорку ненависти, мелькнувшую у меня въ глазахъ, и сказать, хлопнувъ его по плечу:

— Такъ слушайте, что же дальше! Собака, значить, къ нему: "А такъ, ты сознаешься?!" — Такъ точно. Только вотъ что, ваше высокородіе; такъ какъ говоримъ мы глазъ-на-глазъ, то раздѣлимся по совѣсти. Я вамъ брилліантовыя сережки отдамъ, что укралъ, a вы меня отпустите…" И кладетъ передъ ней серьги. Собака только плечами пожала: "куда мнѣ онѣ… Вѣдь всѣмъ ювелирамъ примѣты и описаніе сережекъ разосланы. Попадусь еще… Есть у тебя рублей пятьдесятъ наличными — такъ дай. Тогда чортъ съ тобой, иди куда хочешь". — "Тридцать пять есть!" — "Ну, ладно, давай, да сережки то не здѣсь сбывай, a гдѣ-нибудь въ Берлинѣ или Дрезденѣ!" Опустила деньги въ карманъ да прочь со стола.

Сельдяевъ выслушалъ меня, и въ глазахъ его мелькнула тѣнь интереса къ моему разсказу.

— Да откуда жъ у нея карманъ?

— Карманъ сюртука. Онѣ вѣдь одѣваются въ форменные сюртуки. Шашка. Сапоги. Свистокъ. Жалованье 11 рублей съ полтиной.

Но Сельдяевъ снова погасъ. Взялъ меня подъ руку и спросилъ:

— Ну, a что тутъ у васъ, вообще, въ Петроградѣ интереснаго?

— Вы лучше разскажите, что у васъ слышно въ Армавирѣ?

Онъ остановился, обернулся ко мнѣ, и лицо его сразу оживилось.

— Да вѣдь я вамъ и забылъ сказать: вотъ будете поражены… Ерыгина помните?

— Не помню.

— Ну, какъ же. Такъ можете представить, этотъ Ерыгинъ рѣшилъ ѣхать въ Сибирь! Нашелъ въ Иркутскѣ магазинъ, который ему передали на выгодныхъ условіяхъ — и переѣзжать туда… Не чудакъ ли?.. Что вы на это скажете?!

И онъ залился закатистымъ смѣхомъ.

— Господи Іисусе! Кто бы могъ подумать! — воскликнулъ я и вслѣдъ за нимъ залился смѣхомъ.

Какъ это часто бываетъ, смѣялись мы по разнымъ поводамъ.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ЧЕЛОВѢКЪ

Къ подъѣзду большого коммерческаго банка подъѣхалъ господинъ среднихъ лѣтъ, незначительной наружности…

Когда онъ, среди потока другихъ кліентовъ банка, проходилъ черезъ стеклянный, монументальнаго вида, турникетъ, то пріостановился около усталаго, отупѣвшаго отъ безсмысленной работы швейцара и медлительно, съ нѣкоторой раздумчивостью, совсѣмъ не вязавшейся съ происходившей кругомъ суетой, спросилъ швейцара:

— Много народу, небось, у васъ бываетъ въ день?

— Много, — отвѣчалъ швейцаръ, вертя турникетъ.

— И всякаго, значить, пропустить надо… Работа, нечего сказать. Тутъ, небось, и о себѣ-то чтобы подумать — нѣтъ свободной минуты.

— Гдѣ тамъ!

— Тяжелая работа. Семейный?