— Пожалуй, — согласился я, — подавай свою исторію.
— Эта исторія, — сказалъ онъ торжественно, — подтверждаетъ, что человѣкъ, который привыкъ стоять на головѣ, не можетъ уже стоять на ногахъ, и человѣкъ, который избралъ себѣ профессію лягушки — не можетъ быть ничѣмъ другимъ, кромѣ лягушки — ни директоромъ банка, ни мануфактурнымъ приказчикомъ, ни городскимъ дѣятелемъ по выборамъ… Лягушка — останется лягушкой. Ну, вотъ:
Исторія итальянскаго слуги Джустино.
Какъ тебѣ извѣстно, а, можетъ быть, какъ тебѣ не извѣстно, я исколесилъ всю Италію вдоль и поперекъ. Признаться тебѣ — я люблю ее, эту грязную, лживую надувательскую Италію. Какъ-то разъ, шатаясь по Флоренціи, попалъ я во Фьезоле — этакое мирное идиллическое мѣстечко, безъ трамваевъ, шума и грохота.
Я зашелъ во дворикъ маленькаго ресторанчика, присѣлъ къ столику и, заказавъ какую то курицу, закурилъ сигару.
Вечеръ теплый, ароматный, настроеніе у меня прекрасное… Хозяинъ терся-терся около меня, очевидно, собираясь что-то спросить и не рѣшаясь — однако, на конецъ, рѣшился и спросилъ:
— А что, прошу извиненія — не нуженъ ли синьору слуга?
— Слуга? Какой слуга?
— Обыкновенный, итальянскій. Синьоръ, видно, человѣкъ богатый, и ему, вѣроятно, нужно, чтобы кто нибудь ему служилъ. У меня есть для синьора слуга.
— Да на кой дьяволъ мнѣ слуга? — удивился я.
— Ну, какъ же. Развѣ можно жить безъ слуги? Всякій баринъ долженъ имѣть слугу.
Признаться, мнѣ это соображеніе никогда не приходило въ голову.
"— А вѣдь въ самомъ дѣлѣ, — подумалъ я. — Отчего бы мнѣ и не имѣть слуги? Въ Италіи я еще проброжу долго, a человѣкъ, которому можно взвалить на шею разныя мелкія хлопоты и дрязги — очень бы меня облегчилъ"…
— Ладно, — говорю. — Покажите вашего слугу.
Привели… Парень здоровый, коренастый, съ ласковой улыбкой и предобродушнымъ выраженіемъ лица.
Потолковали мы пять минутъ, и въ тотъ же вечеръ я увезъ его во Флоренцію. Со слѣдующаго дня и началась моя трагедія.
— Джустино! — сказалъ я утромъ. — Почему ты не почистилъ мнѣ ботинокъ?
— О, синьоръ! Я не умѣю чистить ботинокъ, — заявилъ онъ съ искреннимъ огорченіемъ.
— Какой же ты слуга, если не умѣешь дѣлать такого пустяка! Сегодня же возьми урокъ у чистильщика сапогъ. А сейчасъ свари мнѣ кофе.
— Синьоръ! Осмѣлюсь заявить, что я не знаю, какъ варить кофе.
— Смѣешься ты надо мной, что ли?
— О, нѣтъ, синьоръ… не смѣюсь… — печально пробормоталъ онъ.
— Ну, a телеграмму сдать на почту ты съумѣешь? Запаковать чемоданъ, пришить къ пальто пуговицу, побрить меня, приготовить ванну — сумѣешь?
И снова прозвучало грустное:
— Нѣтъ, синьоръ, не сумѣю.
Я скрестилъ на груди руки.
— А что же ты умѣешь, скажи на милость.
— Будьте ко мнѣ, синьоръ, снисходительны… Я почти ничего не умѣю.
Во взорѣ его свѣтилась тоска и искреннее страданіе.
— Почти?! Ты говоришь «почти»… Значить, что нибудь ты умѣешь дѣлать?
— О, синьоръ! Да умѣю — но это къ сожалѣнію вамъ не нужно.
— Да что же это такое?
— О, не разспрашивайте меня… Мнѣ даже неловко сказать…
— Почему? А вдругъ это мнѣ понадобится…
— Нѣтъ, нѣтъ. Клянусь святымъ Антоніемъ — вамъ это никогда не понадобится…
— Чортъ знаетъ что! — подумалъ я, опасливо на него поглядѣвъ, — можетъ быть онъ до этого былъ разбойникомъ и рѣзалъ въ горахъ проѣзжій народъ. Тогда, дѣйствительно, онъ правъ, — это мнѣ никогда не понадобится…
Однако, милое простодушное лицо Джустино самымъ нагляднымъ образомъ опровергало это предположеніе.
Я махнулъ рукой — самъ заварилъ кофе, сдалъ на почту корреспонденцію и вечеромъ приготовилъ себѣ ванну.
На другой день я поѣхалъ во Фьезоле и зашелъ въ тотъ самый ресторанчикъ, хозяинъ котораго такимъ подлымъ образомъ подсунулъ мнѣ "слугу".
Я усѣлся за столъ — и снова появился кланяющійся, извивающійся хозяинъ.
— Эй, вы, — поманилъ я его пальцемъ. — Что это за чортова слугу вы мнѣ подсунули, а?
Онъ приложилъ руки къ сердцу.
— О, синьоръ! Онъ прекрасный человѣкъ, — добрый, честный и непьющій…
— Да что мнѣ въ его честности, когда онъ палецъ-о-палецъ ударить не можетъ. Именно — не можетъ… Не "не хочетъ", a "не можетъ". Вы говорили — я господинъ, и мнѣ нужно слугу; a подсунули мнѣ господина, у котораго я играю роль слуги, потому что нѣтъ такой вещи, которую бы онъ могъ сдѣлать.
— Простите, синьоръ… Онъ можетъ кое-что сдѣлать и очень хорошо даже… Но это вамъ совсѣмъ не нужно.
— Что же это такое?
— Да ужъ я не знаю — говорить ли? Не хочется хорошаго парня конфузить.
Я ударилъ кулакомъ по столу.
— Да что вы всѣ, чортъ побери — сговорились, что ли!! Онъ умалчиваетъ о своей бывшей профессіи, вы тоже скрываете… Можетъ быть, онъ желѣзнодорожный воръ или морской пиратъ!!
— Сохрани Боже! Онъ служилъ по церковному дѣлу и ничѣмъ дурнымъ не занимался.
Крикомъ и угрозами мнѣ удалось вытянуть у хозяина всю исторію.
Удивительная исторія, глупѣйшая исторія,
Надо тебѣ сказать, что вся Италія отъ большихъ городовъ, какъ Римъ, Венеція, Неаполь — до самыхъ маленькихъ — живетъ исключительно туристами. Туристы, это та "обрабатывающая"' промышленность, которой кормится вся Италія. Все направлено къ уловленію туриста. Ихъ серенады въ Венеціи, развалины въ Римѣ, грязь и шумъ Неаполя — все это во славу форестьера во имя его кошелька.
Каждый городъ, каждый кварталъ въ городѣ имѣетъ свою достопримѣчательность, которая за двѣ лиры, за лиру, за мецца-лиру — показывается всякому шалому любопытствующему путешественнику.