Чудеса в решете - Страница 17

— Я тоже, положимъ, не знаю. Но это не важно. Такъ вотъ она вдругъ заявляетъ: "Никогда я больше не поцѣлую вашего Мастакова — противно". — "Это по чему-же-съ, скажите на милость, противно? Кристалльная чудесная душа, a вы говорите — противно?…" — "Да и, говоритъ, сижу вчера около него, a у него по воротнику насѣкомое ползетъ…" — Сударыня! Да, вѣдь, это случай! Можетъ, какъ-нибудь нечаянно съ кровати заползло", — и слышать не хочетъ глупая баба!" У него, говоритъ, и шея грязная". Тоже подумаешь, несчастье, катастрофа! Вотъ, говорю, уговорю его сходить въ баню, помыться — и все будетъ въ порядкѣ! "Нѣтъ говоритъ! И за сто рублей его не поцѣлую. За сто не поцѣлуешь, a за двѣсти, небось, поцѣлуешь. Всѣ онѣ хороши, женщины ваши.

— Максъ… Все-таки, это непріятно, то, что вы говорите…

— Почему? А по моему, у Мастакова ярко выраженная индивидуальность… Протестъ какой-то красивый. Не хочу чистить ногти, не хочу быть какъ всѣ. Анархистъ. Въ этомъ есть какой-то благородный протестъ.

— А я не замѣчала, чтобы у него были ногти грязные…

— Обкусываетъ. Всѣ великіе люди обкусывали ногти. Наполеонъ тамъ, Спиноза, что ли. Я въ календарѣ читалъ.

Максъ, взволнованный, помолчалъ.

— Нѣтъ, Мастакова я люблю и глотку за него всякому готовъ перервать. Вы знаете, такого мужества, такого терпѣливаго перенесенія страданій я не встрѣчалъ. Настоящій Муцій Сцевола, который руку на сковородкѣ изжарилъ.

— Страданіе? Развѣ Мастаковъ страдаетъ?!

— Да. Мозоли. Я ему нѣсколько разъ говорилъ: почему не срѣжешь? "Богъ съ ними, говоритъ. Не хочу возиться". Чудесная дѣтская хрустальная душа…

III.

Дверь скрипнула. Евдокія Сергѣевна заглянули въ комнату и сказала съ затаеннымъ вздохомъ:

— Мастаковъ твой звонитъ. Тебя къ телефону проситъ…

— Почему это мой? — нервно повернулась въ креслѣ Лидочка. — Почему вы всѣ мнѣ его навязываете?! Скажите, что не могу подойти… Что газету читаю. Пусть позвонитъ послѣзавтра… или въ среду — не суть важно.

— Лидочка, — укоризненно сказалъ Двуутробниковъ, — не будьте такъ съ нимъ жестоки. Зачѣмъ обижать этого чудеснаго человѣка, эту большую ароматную душу!

— Отстаньте вы всѣ отъ меня! — закричала Лидочка падая лицомъ на диванную подушку. — Никого мнѣ, ничего мнѣ не нужно!!!

Двуутробниковъ укоризненно и сокрушенно покачалъ головой. Вышелъ вслѣдъ за Евдокіей Сергѣевной и, деликатно взявъ ее подъ руку, шепнулъ:

— Видалъ-миндалъ?

— Послушайте… Да, вѣдь, вы чудо сдѣлали!! Да вѣдь, я теперь вѣкъ за васъ молиться буду.

— Мамаша! Сокровище мое. Я самый обыкновенный земной человѣкъ. Мнѣ небеснаго не нужно. Зачѣмъ молиться? Завтра срокъ моему векселю на полтораста рублей. А у меня всего восемьдесятъ въ карманѣ. Если вы…

— Да, Господи! Да, хоть всѣ полтораста!.. И, подумавъ съ минуту, сказалъ Двуутробниковъ снисходительно:

— Ну, ладно, что ужъ съ вами дѣлать. Полтораста, такъ полтораста. Давайте!

РОКОВОЙ ВОЗДУХОДУЕВЪ

Наклонившись ко мнѣ, сверкая черными глазами и страдальчески искрививъ ротъ, Воздуходуевъ прошепталъ:

— Съ ума ты сошелъ, что ли? Зачѣмъ ты познакомилъ свою жену со мной?!

— А почему же васъ не познакомить? — спросилъ я удивленно.

Воздуходуевъ опустился въ кресло и долго сидѣлъ такъ, съ убитымъ видомъ.

— Эхъ! — простоналъ онъ. — Жалко женщину.

— Почему?

— Вѣдь ты ее любишь?

— Ну… конечно.

— И она тебя?

— Я думаю.

— Что жъ ты теперь надѣлалъ?

— А что?!

— Прахомъ все пойдетъ. Къ чему? Кому это было нужно? И такъ въ мірѣ много слезъ и страданій… Неужели еще добавлять надо?

— Богъ знаетъ, что ты говоришь, — нервно сказалъ я. — Какія страданія?

— Главное, ее жалко. Молодая, красивая, любитъ тебя (это очевидно) и… что жъ теперь? Дернула тебя нелегкая познакомить насъ…

— Да что съ ней случится?!!

— Влюбится.

— Въ кого?!

Онъ высокомѣрно, съ оттѣнкомъ легкаго удивленія поглядѣлъ на меня.

— Неужели, ты не понимаешь? Ребенокъ маленькій, да? Въ меня.

— Вотъ тебѣ разъ! Да почему же она въ тебя должна влюбиться?

Удивился онъ:

— Да какъ же не влюбиться? Всѣ влюбляются. Ну, разсуждай ты логично: если до сихъ поръ не было ни одной встрѣченной мною женщины, которая въ меня бы не влюбилась, то почему твоя жена должна быть исключеніемъ?

— Ну, можетъ быть, она и будетъ исключеніемъ.

Онъ саркастически усмѣхнулся. Печально поглядѣлъ вдаль:

— Дитя ты, я вижу. О, какъ бы я хотѣлъ, чтобы твоя жена была исключеніемъ… Но — увы! Исключенія попадаются только въ романахъ. Влюбится, братъ, она. Влюбится. Тутъ ужъ ничего не подѣлаешь.

— Пожалѣлъ бы ты ее, — попросилъ я.

Онъ пожалъ плечами.

— Зачѣмъ? Отъ того, что я ее пожалѣю, чувства ея ко мнѣ не измѣнятся. Ахъ! Зачѣмъ ты насъ познакомилъ, зачѣмъ познакомилъ?! Какое безуміе!

— Но, можетъ быть… Если вы не будете встрѣчаться…

— Да вѣдь она меня уже видѣла?

— Видѣла.

— Ну, такъ при чемъ тутъ не встрѣчаться"?

Лицо мое вытянулось.

— Дѣйствительно… Втяпались мы въ исторію.

— Я жъ говорю тебѣ!

Тяжелое молчаніе. Я тихо пролепеталъ

— Воздуходуевъ!

— Ну?

— Если не ее, то меня пожалуй.

Въ глазахъ Воздуходуева сверкнулъ жестоюй огонекъ.

— Не пожалѣю. Пойми же ты, что я не господинъ, a рабъ своего обаянія, своего успѣха. Это — тяжелая цѣпь каторжника, и я долженъ влачить ее до самой смерти.

— Воздуходуевъ! Пожалѣй!

Въ голосѣ его сверкнулъ металлъ;